Что такое риск? Какие факторы влияют на принятие потенциально опасного для нас или нашего окружения решения? Как оценивать риски? В проекте «Почему мы рискуем?», созданном совместно с Корпоративной Академией Росатома, разбираемся в природе явления, сопровождающего человечество на всем протяжении его развития.
Что такое риск
Однозначного определения у понятия риска нет. Оно зависит от того, в рамках какой дисциплины мы работаем. Есть множество подходов к его изучению, и часто то, что мы называем риском в повседневной жизни, не соответствует тому, что понимается под ним в научных исследованиях. Но выделить ключевые характеристики риска возможно.
Прежде всего, в ситуации риска всегда есть некоторый действующий субъект — не обязательно человек, поскольку существуют финансовые риски, в которых задействованы корпоративные структуры. Этот субъект принимает решения, ориентированные на будущую ситуацию.
Ситуация риска возникает при появлении ситуации неопределенности, когда человек стоит перед выбором между альтернативами, одна (или несколько) из которых ведет к потенциальным потерям или выигрышам — материальным, физическим, психологическим и др. Вероятность ущерба может быть вычислена, особенно если мы имеем дело с финансовыми рисками, которые легче просчитать, чем повседневные. Неопределенность не всегда ведет к ситуации риска — есть корреляция между категориями сложности, неопределенности и новизны: чем проще организована жизнь, чем больше в ней предсказуемого, тем меньше возникает ситуаций риска, и наоборот.
Величина последствий наших решений измеряется по-разному. В экономике она имеет денежное измерение, поскольку там риск связывается с возможностью получить деньги либо, наоборот, потерять их. В повседневном риске нет единой валюты, которая позволила бы оценить наши решения. Можно сказать, что риск возникает, когда мы осознаем последствия того или иного нашего решения, носящие характер неопределенности. И принятие решений — это некое балансирование между возможностью получить в будущем нечто хорошее или не получить ничего, а в худшем случае — что-то потерять. Если некоторое действие, пусть и не гарантированно, но с высокой долей вероятности может привести нас к желаемому, но ценой возможных негативных следствий, то его можно считать рискованным. Эта обратная сторона — потенциальные неблагоприятные эффекты — заставляет задуматься, стоит ли вообще рисковать.
Существует объективный и субъективный риск. О первом речь заходит, когда-то, что мы считаем сейчас безопасным, может не являться таковым в действительности: ситуация не воспринимается нами как опасная, поскольку у нас недостаточно знаний о ней. Понять, попали мы в ситуацию риска или нет, можно, только когда появится больше информации. Например, из накопленного предшествующими поколениями опыта мы знаем, что пожар опасен, поэтому тот, кто отправляется в горящее здание спасать людей, осознает, что он рискует своей жизнью.
Когда ситуация воспринимается людьми по-разному, мы говорим о субъективном риске: одни прогнозируют потенциальный ущерб при принятии неверного решения, а другие не предполагают значительных потерь. Допустим, два пришедших в казино человека ставят по 100 долларов на зеро и проигрывают. Но у первого это были единственные деньги, и, делая ставку, он сильно рисковал и теперь остался без средств, а второй имеет на счетах 100 миллионов, и для него потерять 100 долларов не страшно.
С точки зрения нейробиологии риск — более узкое понятие, чем стресс, характеризующийся напряженным состоянием нервной системы организма, связанным с кратковременной или долговременной активной деятельностью. Не всякий стресс связан с риском: если человек каждый день ходит на нелюбимую работу, он постоянно испытывает негативные эмоции, и здесь мы имеем дело с хроническим стрессом. Ситуация риска возникает, когда человек решает подвергнуть себя или собственное благополучие опасности. Но чтобы такое нарушение безопасности произошло, должна существовать сильная мотивация сделать что-то, что может привести к цели и удовлетворить потребность. Кроме того, в риске важна новизна, поскольку повторяющаяся каждый раз ситуация перестает восприниматься как менее потенциально опасная.
Почему мы рискуем
Существует как минимум три подхода к ответу на вопрос, почему люди рискуют. Первый самый простой: у нас появляется возможность выиграть. Это определяет наше положительное отношение к риску, поскольку мы рискуем, чтобы обеспечить себе будущее.
Второй подход рассматривает риск в контексте норм — общепринятых практик, которым мы следуем в разных ситуациях. По мере того как эти рискованные практики осваиваются обществом, они становятся нормальными, поэтому, принимая такого рода решения, мы не особо задумываемся о последствиях. Скажем, в вопросе, брать или не брать ипотеку, мы в том числе полагаемся на нормы, диктующие приемлемое поведение в этой ситуации: «Многие берут ипотеку — почему бы не взять ее и мне?» Или человек выезжает из дома на своем автомобиле — это тоже рискованное решение. Но это часть нашей повседневной жизни. Если бы мы каждый раз думали, ехать на машине или нет, просчитывая риск, наши действия были бы парализованы страхом. Быть может, мы бы предпочли вообще не выходить на улицу.
Рискованные практики осваиваются также институтами или институциональными средами, внутри которых риск — это часть или основа их функционирования. Например, инвестирование, покупка и продажа акций связаны с риском, но он приемлем, если вы работаете на финансовой бирже. Спасатели, шахтеры, сотрудники атомных станций принимают решения, определяемые нормами, распространенными в их профессиональной среде и ставшими общепринятыми — в повседневной жизни мы также ориентируемся на такого рода практики.
Наконец, третий подход дает объяснение, почему люди рискуют, через субкультуру и, шире, культуру: внутри каждой культуры определенные действия считаются допустимыми, а другие, наоборот, слишком рискованными. Пример — экстремальные виды спорта: занятие дайвингом и катание на горных лыжах или сноуборде подразумевают риск. Вероятность нанести ущерб здоровью там высока, а выгода не вполне очевидна. Конечно, здесь важен аспект моды, аспект статуса, если это дорогое удовольствие. И человек не только получает сильные эмоции, но и признание внутри конкретного сообщества экстремалов.
Если абстрагироваться от субкультурных аспектов, на первый взгляд непонятно, почему люди неоправданно, необоснованно рискуют. Одна из идей состоит в том, что занятия экстримом связаны с практиками «хождения по краю»: экстрим предполагает, что мы доходим до предела наших возможностей — там, где возникает ситуация серьезных последствий. Из эмпирических исследований видно, что именно в этих практиках субъект проявляет свое подлинное Я и ощущает свою свободу. В этом он самовыражается. Представьте офисного клерка, занятого в организации, где его проявления креативности и возможности для самореализации ограничены, а его действия в повседневной жизни предписаны графиком и режимом работы. Для него экстремальные практики — это своего рода ответ на все большую формализацию и бюрократизацию нашей жизни. Они позволяют в процессе «хождения по краю» реализовать то человеческое, что заложено в нем, найти выход подлинно человеческим качествам: способность контролировать свое тело, полагаться на себя, самосовершенствоваться — найти себя и компенсировать недостатки, с которыми он сталкивается в повседневной жизни. Этим отчасти можно объяснить притягательность риска.
«Хождение по краю» (англ. edgework) — концепция, предложенная одним из авторитетных исследователей добровольного риска Стивеном Лингом. Изначально использовалась в изучении устойчивого роста популярности экстремальных видов спорта, наблюдавшегося в западных странах начиная с 1960-х годов.
За принятие решений отвечает префронтальная кора головного мозга. Она определяет, какие именно поведенческие программы в конкретный момент окажутся главными. В физиологии с начала ХХ века используется такое понятие, как доминанта — самая актуальная потребность, которая управляет нашим поведением, конкурируя с другими потребностями, порой даже в ущерб им, например в ущерб безопасности. Центры безопасности активируются, когда появляются сигналы о реальных или потенциальных неприятностях, часть из которых определяются врожденно — скажем, боль, являющаяся сверхсильным стимулом. Если человеку нужно что-то сделать, превозмогая боль, он очевидно проявляет поведение риска. Часть сигналов о неприятностях выученные: на собственном опыте мы знаем, что заходить в помещение, на двери которого висит табличка с надписью «Вход запрещен», не стоит. И если, движимые любопытством, мы все-таки туда проникнем, то опять же рискуем.
Мозгу свойственно любопытство, благодаря которому мы собираем информацию об окружающем мире. Если ее недостаточно, человек попадает в ситуацию общей неизвестности. Уровень неопределенности, когда ситуация воспринимается как потенциально опасная, индивидуален. Допустим, мы знаем мир на 70%, и для более любопытного мозга эта 30-процентная неизвестность — повод пойти и исследовать окружающую действительность. Но для более тревожной нервной системы здесь слишком много неопределенности, и, чтобы она стала исследовать, нужен другой уровень неизвестности, например лишь 10%. Подобный весьма тонкий баланс определяется исходной установкой нейромедиаторных систем, гормональным фоном, а также жизненным опытом: человек, находящийся в постоянном стрессе, даже минимальную неизвестность будет воспринимать как серьезную опасность.
Работу префронтальной коры — взаимодействие внутри ее нейросетей информационных потоков — поддерживает определенный нейромедиаторный («нейрохимический») фон. Он может быть довольно неспецифическим, и, например, поведение риска будет сопровождаться такими же нейрохимическими событиями, что и агрессивные реакции. Собственно, сферы агрессии и риска пересекаются друг с другом, поскольку, когда человек на кого-то или на что-то нападает (aggressio — от лат. ‘нападение’), он нарушает собственную безопасность, — пересекаются и обе целиком включаются в сферу стресса.
Адреналин вызывает положительные эмоции в некотором роде постфактум, после того как человек попал в потенциально опасную ситуацию, существует в ней и пока ничего плохого не случилось. Когда мозг чувствует, что он может получить приток адреналиновых позитивных эмоций, он начинает с большей вероятностью рисковать и, если в итоге все завершается победой, преодолением опасности («положительное подкрепление»), начинает делать это все чаще. В итоге человек может пойти на риск ради риска, когда ему, например, недостает положительных эмоций — по этой причине часть людей даже склонна целенаправленно попадать в опасные ситуации.
Для каждого человека с тем или иным преобладающим типом темперамента степень риска индивидуальна. Если это тревожный тип, меланхоличный, то для него риск должен быть минимален, чтобы человек мог на нем чему-то обучаться, преодолевая страх. В противном случае он просто будет избегать каких-то ситуаций и бездействовать. Если это оптимистичный или агрессивный тип, то уровень риска для таких людей может быть выше. Для обучения сангвиника можно успешно использовать ситуации риска, связанные с любопытством; для холерика — ситуации, где важным фактором выступает соревновательный момент. Холерики особенно зависимы от риска, поскольку уровень их эмоциональных переживаний максимален. Для флегматика ситуация риска менее эмоционально значима, чем для остальных темпераментов.
Но тип темперамента, гены, нейрохимические показатели — это лишь часть из множества компонентов, формирующих итоговое поведение, и сложно измерить степень того, насколько в принципе склонен тот или иной человек к риску, поскольку решение принимается, как правило, на осознанном уровне. Важную роль играет наш опыт, самоконтроль, знание своих сильных и слабых сторон. Если вы понимаете, что риск для вас очень важен, что это, по сути, ваше «слабое место», то в действительно опасной ситуации сможете остановить себя, приняв волевое решение, чтобы вас не занесло в крайность.
Если есть время подумать и уровень стресса не зашкаливает, наша префронтальная кора способна остановить одну программу и запустить другую. Но при нарастании стресса, неопределенности и дефиците времени эти функции префронтальной коры начинают слабеть, и тогда человек чаще выбирает наиболее очевидный («первый пришедший в голову») вариант поведения. Таким образом может проявить себя необоснованный риск — или, наоборот, необоснованные опасения, когда стоило рискнуть, но человек решил избежать ситуации высокой неопределенности.
Риск, личностные факторы и интеллект
Ситуации неопределенности требуют от человека их разрешения собственными усилиями, но будет он рисковать или нет — зависит от его личностных характеристик. Некоторые из них, такие как открытость новому, помогают легче относиться к потенциальным проигрышам. Когда мы к чему-то стремимся — например, хотим научиться играть на музыкальном инструменте, — автоматически возникает ситуация риска: есть вероятность, что у нас ничего не получится. Ситуация развития априори связана с риском. Если мы вообще не рискуем, то стоим на месте. В глобальном смысле риск является одним из факторов развития человечества: зачатие, беременность, роды — во всех этих процессах много случайностей, и есть вероятность, что многое может пойти не так. Процесс мышления «опасен» тем, что человек может прийти к неправильным выводам — например, в научной, познавательной деятельности. Это риск интеллектуальный, а кроме того, риск личностный, поскольку нужна своего рода отвага, чтобы, скажем, в XVI–XVII веке заявить, что Земля обращается вокруг Солнца, а не наоборот, или сесть на корабль и поплыть неизвестно куда, — в определенные периоды истории за свои убеждения можно было оказаться и на костре.
Большое значение имеет интеллект: с одной стороны, он позволяет лучше прогнозировать ситуацию, и в этом преимущество; с другой стороны, высокоинтеллектуальный человек может увидеть риск там, где менее интеллектуальный его не увидит, и испугаться рискнуть, поскольку он знает о потенциальном ущербе и картина проигрыша в его сознании четкая. А менее интеллектуальный войдет в эту ситуацию риска, несмотря на то что не смог спрогнозировать ее развитие, и выйдет из нее с выигрышем.
Кадр из фильма «Прогулка», 2015
В процессе принятия решений в условиях риска важна также готовность человека к риску. Можно поставить эксперимент, а именно круглосуточно наблюдать за людьми, поделенными на две группы — кто склонен к риску и кто старается избегать ситуаций, ведущих к потенциальному ущербу, — а спустя год обсудить с ними ситуации риска, в которых они побывали. Оказывается, эти группы подразделяются внутри себя на еще две. Среди стабильных будут те, кто старался не рисковать из-за страха и тревоги, и те, кто избегал этих ситуаций абсолютно осознанно, понимая, что рисковать им невыгодно, и при этом не испытывая страха. Группу рискующих составляют люди, которых в англоязычной литературе называют adrenaline junkie (адреналиновые «наркоманы» — такие получают удовольствие от переживания опасности), а также те, кто осознавал вероятность ущерба, но тем не менее обоснованно входил в ситуацию риска.
Однако выделять здесь континуум рискующих и нерискующих не вполне корректно — скорее следует говорить о взаимодействии субъекта и ситуации, о том, как человек доводит конкретную ситуацию неопределенности до ситуации риска и как он поступает дальше. Вполне возможно, что перед нерискующим тревожным человеком встанет такой выбор, что его мотивы и ценности перевесят страх и он рискнет, — скажем, мать пойдет на многое ради своего ребенка. Любая ситуация уникальна, поскольку каждый интерпретирует ее по-своему. Мы можем наблюдать, что случается чаще или реже. Люди с более высокой готовностью к риску чаще идут ва-банк, но здесь нет причинно-следственных связей: в следующий раз такой человек может повести себя иначе.
Предугадать, рискнет человек или нет, сложно. Если у нас о нем много информации и нам известны его мотивы, то с какой-то долей вероятности мы можем делать прогнозы о его поведении. Но наши индивидуальные особенности далеко не всегда проявляются напрямую в поведении. Допустим, двух импульсивных мужчин, осознающих свою вспыльчивость, помещают в игровую рабочую ситуацию и пытаются спровоцировать их бурную реакцию. Здесь наблюдаются разные стратегии: один сразу скажет, что он импульсивный, и попросит его не подстрекать, тем самым он уже обозначит свою вспыльчивость; а другой приложит все усилия, чтобы удержать себя, и будет выглядеть уравновешенным и спокойным.
Может быть такое, что человек в состоянии представить альтернативы и оценить риски, то есть на уровне интеллектуальной репрезентации все корректно, но при этом личностно он не готов действовать. За каждым решением мы в каком-то смысле конструируем себя, задавая вопрос, готов ли я стать тем человеком, который рискнул или, наоборот, отступил. Довольно часто в обыденной жизни, когда человеку необходимо сделать выбор, а личностная цена его не устраивает, он скорее остановится и будет ждать момента, когда-либо ситуация поменяется, либо он сам изменится, и лишь тогда он примет решение.
В этом смысле мы говорим о том, что есть какой-то момент личностной зрелости. Это выводит на разговор о ценностях человека: что для него важно, а что нет. Если человек для себя на эти вопросы отвечает, это признак личностной зрелости. Когда мы осознаем собственную ценностную иерархию, нам проще принимать решения в ситуациях риска. В противном случае, если она не сложилась, человек осознает все риски, но личностную цену заплатить не готов. В этом и заключается сложность принятия решений.
Жизненный опыт
Принятие решений зависит также от жизненного опыта. У людей, чья профессиональная деятельность систематически связана с ситуациями риска, накапливается гораздо больше данных, чем у обывателей. Скажем, обычный человек имеет дело с продажей недвижимости один-три раза в жизни, и у него нет возможности накопить информацию о том, какие ситуации приводят к появлению рисков. Риелтор занимается этим постоянно, и у него много информации. Помимо того, что он читает профессиональную литературу, у него накапливается и собственный опыт. В каждой ситуации у него меняется оценка рискованности. Ситуацию, которую мы видим со стороны как рискованную, он может не считать таковой: она для него понятная и просчитанная.
Но жизненный опыт может создавать у человека иллюзию, что он все контролирует, и это порой приводит к легкомысленному поведению: если опытный водитель уже много лет часто выезжает на встречную полосу, нет гарантий, что он не попадет в аварию. Благодаря своему опыту и мастерству человек лишь снижает вероятность плохого исхода, допустим, с 20 до 5%. И чтобы не уходить в мнимую безопасность, надо постоянно напоминать себе, что в любой момент может случиться непредполагаемое событие, — напоминать себе, например, через просмотр или чтение фантастики, где конструируются альтернативные миры: мы понимаем, что все устроено не так однозначно. Способствуют этому и путешествия как инструмент для того, чтобы расширить свое представление о реальности, вероятностях, вариантах в жизни. И в принципе полезно все время иметь дело с чем-то новым.
Рациональное и иррациональное в риске
Существует как минимум две оппозиции: рациональность как противопоставление интуитивности и рациональность как противопоставление эмоциональности. В ситуации принятия решений эти оппозиции работают иначе, и порой оказывается, что интуитивные решения приводят к лучшему результату, чем обдуманные, — при условии, что за интуицией стоит хорошо проработанный опыт. Часто эмоциональные решения — то есть решения, основанные на чувствах, переживаниях, — могут быть более эффективными, чем решения, основанные на мышлении. Речь идет о ситуациях, в которых превалирует эмоциональный компонент, и решать их с применением четкой математической логики не всегда правильно. Если перед парой встает вопрос, разводиться или нет, то решение должно основываться в первую очередь на эмоциях, и, если им есть что сохранять, подключается рациональный компонент: что делать дальше, чтобы остаться семьей.
Во второй половине XX века было проведено исследование, в котором сравнивали эффективность постановки медицинского диагноза врачами и механической экспертной системой. В систему загрузили международную классификацию заболеваний, затем галочками отметили симптомы заболевания каждого конкретного пациента, и машина искала, какой болезни этот набор симптомов соответствует. На первом шаге оказалось, что различия в эффективности постановки диагноза человеком и машиной нет: оба ставят диагноз правильно чуть чаще, чем в половине случаев, а это не так хорошо, как хотелось бы, поскольку за неверно поставленным диагнозом следует неэффективное лечение. На втором шаге отобрали хороших диагностов, и их результаты сравнили с теми, что выдала машина, — в 80% случаев врачи оказывались правы. Возник вопрос: почему один диагност «чувствует» правильный ответ, а другой — нет? Такую интуицию связали с особенностями человека: его способностью к научению, практическим интеллектом, умением видеть и отмечать закономерности.
Однако не стоит забывать, что многое зависит и от того, какой перед нами человек и в каких обстоятельствах: если это новая ситуация, то, действуя в ней интуитивно, можно ошибиться.
Как мы оцениваем риск
Считается, что в оценке риска есть две стороны. Первая — объективная: у нас есть научные оценки некоторых вероятностей, а также опыт, какого рода последствия у тех или иных решений могут быть. Вторая сторона — субъективная: люди сами с определенной степенью достоверности оценивают риски. Здесь есть факторы, способствующие переоценке и недооценке рисков. Например, в условиях риска, связанного со здоровьем, может идти речь либо о недооценке маловероятных рисков, либо о переоценке существенных рисков.
Однако по крайней мере в социологии есть тенденция отказываться от противопоставления объективных и субъективных оценок. Объективная оценка основывается на калькулируемых, измеряемых величинах, но это не значит, что субъективная оценка априори неправильная. Обычные люди, неспециалисты, более широко смотрят на риски, принимая во внимание большее количество факторов, многие из которых не могут быть измерены количественно. Поэтому вместо субъективной оценки риска правильнее говорить о восприятии риска, которое многомерно. Тогда получается, что величина последствий и вероятность возникновения риска — это лишь часть из всех факторов, обусловливающих восприятие риска обывателями и влияющих на принятие решений. И что важно, далеко не все из этих факторов могут быть вычислены.
Проиллюстрировать это можно на примере риска использования авиатранспорта: безопасность полетов настолько высока, что если вы доехали на автомобиле до аэропорта, то самая опасная часть вашего путешествия уже позади. Вероятность какого-то происшествия в воздухе ничтожно мала по сравнению с тем, что может приключиться с вами на дороге. Но за вычислениями теряется из виду такой важный аспект, как способность контролировать ситуацию: мы иначе воспринимаем риски, связанные с вождением личного автомобиля и с путешествием на самолете как раз потому, что у нас есть ощущение, что в автомобиле мы контролируем ситуацию. Наша способность предотвращать неблагоприятные последствия зависит от нашей квалификации и опыта, и это дает нам чувство защищенности, которого нет, когда мы сидим в салоне самолета, полагаясь на пилота и работу диспетчерских служб. То есть доверие выступает здесь важной категорией для интерпретации ситуаций риска.
Также играет роль и катастрофичность последствий: мы понимаем, что ежегодно в дорожно-транспортных происшествиях гибнет огромное количество людей. Но мы этих людей не видим, поэтому такие локальные события мало влияют на нашу оценку последствий принятия решения ездить на автомобиле. Иначе воспринимается крушение самолета: нам кажется, что именно такие риски имеют более серьезные последствия, несмотря на то что количество жертв на дорогах несравненно больше.
Риск, доверие и ответственность
Социально-философское осмысление риска часто предполагает наличие связи между этим понятием и доверием, а также категорией рациональности. Ход истории сопровождается процессом все большей рационализации общества, и в настоящее время мы рассматриваем нашу жизнь и действия других людей как основанные на более формальных и просчитываемых принципах. Упрощенно говоря, если раньше люди при принятии каких-либо решений полагались во многом на традицию, удачу и религиозные представления, то сейчас мы вынуждены полагаться прежде всего на себя и готовы брать ответственность за свои действия. И те решения, которые изначально были простыми, понятными, не воспринимались через призму неопределенности и были частью некоторой рутинизированной, традиционной практики (скажем, решение вступать в брак, как воспитывать ребенка, как заботиться о здоровье), теперь требуют осмысления и все больше рассматриваются как рискованные.
Это касается всей нашей жизни: каждый несет ответственность за свою судьбу и принимаемые решения. Общество также становится все более индивидуалистичным. Кроме того, в конце XX — начале XXI века мы наблюдаем кризис доверия. Все меньше институтов, которым мы доверяем, поскольку они дискредитировали себя в широком смысле слова. Все больше источников самой разной, порой противоречивой информации, и ни одному из них мы не доверяем абсолютно, чтобы на него положиться. И это проблема, ведь многим было бы проще, если бы непростые решения принимались за нас кем-то другим: мы довольно часто попадаем в ситуации риска, которые не очень для нас комфортны. Это тяжело переживать и принимать решения в условиях недостаточности информации и непредсказуемости последствий.
Мы все больше полагаемся на себя и очень узкий круг близких нам людей, с которыми можно разделить бремя принятия решений и нести коллективную ответственность. Поэтому один из крупнейших социологов и теоретиков риска Энтони Гидденс говорит о трансформации интимности в современном обществе: мы оказываемся нуждающимися в небольшом числе близких отношений, в которые вступаем в том числе для того, чтобы совместно противодействовать рискам и постоянно принимать решения. Впрочем, зависимость от таких отношений становится новым риском.
Эндони Гидденс (род. 1938) — английский социолог, один самых цитируемых ученых в гуманитарных науках. Автор 34 книг, изданных на 29 языках. Известен своей теорией структурации и целостной оригинальной концепцией современных обществ.
Поскольку ответственность и риск подразумевают принятие решения, эти понятия тесно взаимосвязаны. С одной стороны, ответственность возникает потому, что мы отвечаем за собственные поступки, а с другой — потому, что мы кому-то должны в результате обязательств, имеющихся благодаря нормам. Мы отвечаем не только за себя, но и за тех, кто находится рядом с нами и кого касаются последствия наших решений. Чем более неопределенной становится наша жизнь, чем больше мы вынуждены рисковать, тем больше ответственности мы взваливаем на собственные плечи и тем меньше мы готовы фаталистично принимать удары судьбы.
Какие бы события ни происходили, мы живем во Вселенной, где постоянно приписывается ответственность кому-либо за разные события. Хотя общество и наши действия становятся все более рациональными и мы все больше несем ответственность за свои поступки, это не мешает нам возложить вину на компании, правительства, институты, группы населения за те беды, что происходят с нами на уровне общества. То есть там, где мы не можем контролировать ситуацию и не несем ответственность сами, возникают аспекты приписывания ответственности субъектам, которые, может быть, и не принимают в действительности никаких решений. Но в дискурсе, находящем отражение в том числе в СМИ, наши неудачи, которые могут быть следствием недостаточно эффективной работы органов власти, правительств, компаний, приписываются окружению.
Можно ли управлять рисками
В понятие риска уже заложена идея управления: управлять рисками — значит принимать решения, учитывающие их рискованный характер и минимизирующие негативные последствия. Вопрос состоит в том, к какого рода аргументам или фактам мы обращаемся, перед тем как рискнуть или, наоборот, уйти из ситуации риска. Кто-то смотрит гороскоп, и это тоже форма управления риском, но она считается нерациональной с точки зрения современных представлений о связи действий и их последствий.
Есть важный момент, связанный с тем, что, хотя общество и люди становятся все более ответственными и мы все чаще принимаем решения обдуманно, это не значит, что решения стали рациональными по преимуществу. И здесь открывается масса возможностей по улучшению того, как мы принимаем решения. Например, каким образом хранить сбережения? Каким образом обеспечить себе достойную старость? Понятно, что в условиях неопределенности нашей жизни и предшествующего опыта доверять государству и пенсионной системе — это рискованная стратегия для молодого человека. Возникает потребность застраховать себя от риска низкой обеспеченности в старости. Можно откладывать деньги, но они обесцениваются, поэтому это опять же риск. Можно во что-то инвестировать. Но специалисты знают, как грамотно вкладывать деньги, а мы, как правило, нет — к тому же речь идет о долгосрочной стратегии, которую будет трудно реализовать хотя бы из-за меняющихся «правил игры». И те стратегии, которые мы выбираем, могут оказаться неоправданно рискованными.
Несмотря на фундаментальную неопределенность и трудность выстраивания долгосрочных стратегий, есть частные технические решения, которые могут быть оптимизированы. Например, те решения, что мы принимаем здесь и сейчас относительного нашего здоровья, метода лечения. Не совершаем ли мы при этом ошибок, которые было бы легко избежать? Недавно была переведена работа немецкого психолога Герда Гигеренцера «Понимать риски. Как выбирать правильный курс», где он рассматривает повседневные решения и заблуждения, проистекающие из трудностей при интерпретации вероятностных данных. Часто неадекватную интерпретацию вероятностей дают даже специалисты — например, медики, которые должны поставить диагноз или рекомендовать определенное лечение на основе медицинских обследований: когда нам говорят, что принятие какого-то препарата снижает риск заболевания раком в два раза, это будет восприниматься как что-то существенное, тогда как речь идет о незначительном риске, если мы посмотрим на абсолютную величину вероятности. Иными словами, имеются рекомендации, которым можно следовать, чтобы обезопасить себя от неверной трактовки риска.
Герд Гигеренцер (род. 1947) — немецкий психолог, директор отдела «Адаптивное поведение и познание» и директор Хардинг-центра по оценке рисков в Институте человеческого развития Общества Макса Планка. Работает над ограниченной рациональностью, эвристикой и вопросом о том, как принимать рациональные решения, когда время и информация ограничены, а будущее неопределенно.
Социальные факторы и риск
Исследования показали, что когда группа находится в ситуации выбора, она чаще выбирает более рискованные решения, чем каждый ее член выбрал бы самостоятельно. Это объясняется социально-психологическим феноменом, который называется «диффузия ответственности»: находясь в группе, мы считаем, что за совершенное действие отвечаем не лично, а коллективно, поэтому бремя ответственности не так тяжело нести. А у человека, который изначально склонен к риску, восприятие будет иным: в одиночку он может принять решение более рискованное, чем-то, что примет группа, в которую он включен, — группа способна повлиять на него и удержать.
Что касается дифференциации по возрастному признаку, понятно, что чем мы старше, тем в среднем более консервативны. Для пожилых людей важнее стабильность, сохранение достигнутого, «игра на удержание». И дело не только в том, что нам в сорок или пятьдесят уже обычно есть что терять, — наш мозг программы достижения целей и программы избегания опасности сохраняет с разной степенью надежности. Нейросети помнят, как добиваться чего-то хорошего и приятного; это подкреплено положительными эмоциями, но со временем многое забывается. А вот как уходить от опасности, они помнят существенно лучше, соответствующая память заметно прочнее, поэтому в течение жизни происходит накопление тревожности. Кроме того, с возрастом мозг становится менее любопытным: человек уже много пожил на свете и у него за спиной большой жизненный опыт. Поэтому с возрастом мы зачастую начинаем принимать все менее рискованные решения.
Рискованное поведение больше наблюдается у подростков. Но они чаще вовлекаются в ситуации риска не потому, что больше к нему склонны, а потому, что из-за гормональных перестроек в организме они пока не в состоянии осуществить грамотное прогнозирование и саморегуляцию, а в каких-то случаях они этих рисков просто не видят. Подростки часто находятся в ситуации стресса или дефицита времени, поэтому будут в зависимости опять же от типа темперамента либо отказываться от разумного риска, либо выбирать чрезмерный риск там, где без него можно обойтись. Четырехлетний ребенок тоже ведет себя рискованно, хотя и не понимает этого: познавая мир вокруг себя, он хватается за горячий утюг — потому что ему интересно. Подросток фактически так же расширяет свое знание о мире, но отношение взрослых людей к нему иное, и они могут считать, что подросток выбрал рискованное поведение осознанно. В обоих случаях должна быть абсолютно одинаковая логика поведения взрослого: маленькому ребенку мы объясняем причины, почему не надо совать пальчик в розетку, и с подростком также надо разговаривать, поясняя, какие последствия влечет за собой рискованное поведение в конкретной ситуации.
Среди мужчин и женщин в целом чуть чаще рискуют первые: скорее всего, действуют гендерные стереотипы, что мужчина должен быть решительным и смелым. И даже на повседневном уровне мы видим, что, например, среди альпинистов меньше женщин. Более рационально — с точки зрения научной рациональности, связанной с оценкой последствий принятия решений, — относятся к риску мужчины с достаточно высоким социально-экономическим статусом. Люди более низкого статуса подходят к риску, опираясь на эмоции и собственный, а не статистический опыт. Собственный опыт серьезно влияет на принятие решений и оценку риска: мы не думаем о рисках статистически, и наш предшествующий удачный опыт повышает вероятность принятия одних и тех же решений в будущем, хотя это не совсем рационально. И наоборот, наши неудачи при принятии прошлых решений заставляют нас не повторять это вновь, несмотря на то что статистически отдельные неудачи и удачи слабо коррелируют с общими вероятностями тех или иных ситуаций.
Есть и профессиональные особенности: например, у успешных предпринимателей мы наблюдаем более высокий уровень готовности к риску. Группа исследователей, руководимая Татьяной Васильевной Корниловой, проводила исследование того, как военные принимают решения в карточной игровой задаче, и оказалось, что военные и невоенные ведут себя приблизительно одинаково, но одно различие все же было: военные стараются избегать крупных неудач. Они намного спокойнее относятся к ситуации, когда есть несколько маленьких проигрышей, и готовы терять каждый раз понемногу. Точно неизвестно, почему так, но, возможно, это связано со спецификой профессиональной деятельности: для военных потери измеряются человеческими жизнями, и стратегически и эмоционально легче иметь дело с небольшими потерями, чем с утратой целого полка. Практически то же самое с биржевыми брокерами: цена финансовой ошибки может быть высока — отсюда статистика большого количества суицидов среди игроков на бирже, особенно в периоды экономической нестабильности и кризиса.
Рискуют ли животные
На базовом уровне, когда речь идет о сверхсильных стимулах, таких как боль и голод, об элементарном обучении и неизвестности, касающейся простых факторов вроде резких запахов, яркого света или темноты, физиологические процессы в ситуации риска у человека и животного схожи: если у собаки и человека повысить концентрацию пептида холецистокинина-4, в обоих случаях это приведет к росту у них тревожности и страха. Уровнем выше находится уже социальное взаимодействие, то есть человек имеет о мире более глобальное представление, чем белая крыса, кошка или собака.
У животных оценить поведение риска можно в экспериментах с использованием крестообразной платформы, в двух рукавах которой достаточно темно, а остальные два рукава ярко освещены. Оказавшись на платформе, крыса в первый момент убегает в темный отсек, поскольку ей, как норному грызуну, там комфортно и безопасно. А дальше, по прошествии некоторого времени, когда она проголодалась или ей стало скучно, крыса начинает выходить на светлые рукава и демонстрировать исследовательское поведение, которое трактуется как поведение риска. Животное изучает новую обстановку, набирая информацию о ней, и, хотя ее мозг учитывает, что безопасность нарушена, любопытство пересиливает страх. Параллельно в нервных центрах, отвечающих за безопасность, начинает суммироваться тревожность. В какой-то момент она блокирует любопытство, и крыса убегает в темный отсек. Побыв там, животное снова выходит на свет. Фактически мы наблюдаем конфликт и баланс программы, связанной с безопасностью, и той программы, которая заставляет рисковать (это может быть не только любопытство, но и голод, половая потребность, забота о потомстве, стремление к свободе, лидерству и так далее).
Риск: благо или вред
Установка, что риск — это что-то положительное или отрицательное, зависит, если рассуждать глобально, от культуры. Благодаря индексу Хофстеде мы видим культуральные различия: на Востоке, в Китае и Японии, несмотря на их инновационность, люди относятся к неопределенности достаточно сдержанно и настороженно; на Западе, то есть в США и Западной Европе, эти показатели выше. Причем в самой Европе индекс растет с юга, где в целом жизнь легче, на север: чем севернее, тем лучше относятся к ситуации неопределенности.
Типология культурных измерений, разработанная Гертом Хофстеде, является основой для кросс-культурной коммуникации.
Ошибочно считать, что стремление к стабильности и неопределенности — это проявление ретроградства, а поведение риска — это всегда хорошо: без людей, которые обеспечивают стабильность в обществе, порядок был бы нарушен. В то же время не стоит воспринимать риск как нечто негативное, поскольку, если все перестанут рисковать, мы как сообщество начнем стагнировать — например, больше не будут появляться новые технологии. Наличие рискующих и нерискующих людей в обществе — это хороший баланс, чтобы обеспечить, с одной стороны, развитие нас как вида (мы очень сильно меняемся социально и технологически), а с другой — сохранить стабильное ядро, поддерживающее целостность общества.
В целом обоснованный риск, за которым стоит продуманное, осознанное решение, о котором человек не жалеет, — это хорошо. Даже если в итоге окажется, что решение было неправильным, и человек получит негативные последствия, он будет знать, что это произошло не случайно. Необоснованный риск, когда человек совершает что угодно, лишь бы выйти из ситуации, а потом жалеет о своем решении, может привести к негативным последствиям.
Рисковать — это естественно. Способность идти на риск, принимать решения, когда недостаточно информации о ситуации, связана с нашей способностью поступать креативно и создавать нечто новое, чего бы не было бы, если бы мы не рисковали. Если, допустим, для предпринимателя ситуация неопределенности — это возможность получить прибыль, то в более широком контексте это залог того, что будут появляться новые практики и происходить изменения. Благодаря риску индивиды меньше похожи на механизмы, которые действуют согласно заложенной программе и все просчитывают. Наконец, необходимость принятия решений в ситуации неопределенности — это, возможно, современный эквивалент нашей свободы.
Изучение проблемы риска
В области исследований рисков есть масса открытых вопросов. Например, как нам предсказывать поведение человека: будет он рисковать или нет? Если мы поймем, от чего это зависит, это можно будет использовать и в прикладных сферах — скажем, предугадывать совершение преступления, по умолчанию предполагающее риск. Интересен вопрос о том, можно ли как-то менять в человеке готовность к риску, развивать ее. Можно ли сделать так, чтобы каждый из нас понимал свои слабые и сильные стороны? Но перед этим необходимо ответить на вопрос: природа того, как человек взаимодействует с определенными ситуациями риска, — она врожденная или приобретенная? Есть ли генетические предпосылки, особенности строения нервной системы, особенности пренатального развития — условно говоря, неизменный биологический субстрат, влияющий на принятие нами решений?
Чтобы лучше понять природу риска, необходимо исследовать общие принципы и факторы, обусловливающие то, как мы принимаем решения в условиях риска. Это позволит ответить на многие вопросы. Но поведение конкретного человека в конкретной ситуации представляет собой многофакторный процесс, и безошибочно спрогнозировать его психическую реакцию сложно, поскольку учесть огромное количество факторов (эндокринных, генетических, психологических и так далее) практически невозможно: каждый фактор измеряется с определенной точностью, и все накопленные таким образом погрешности измерений приводят к ненадежному прогнозу. То есть если мы будем измерять, скажем, концентрацию кортизола и адреналина, активность префронтальной коры, тонус мышц и частоту сердцебиения, мы сможем предсказать реакцию человека, но с определенной вероятностью.
Но тем не менее общие принципы и закономерности полезно изучать, поскольку в дальнейшем, при работе уже с конкретной группой людей, специалист может эти принципы использовать и творчески адаптировать. В каких-то случаях обнаруживается прямая связь между этими факторами и поведением: скажем, скачок уровня кортизола в крови покажет, что человек принял действительно импульсивное решение. Но бывает, что кортизол в условиях хронического стресса повлиял на компоненты иммунной системы, концентрация интерлейкинов изменилась, и поэтому нервная система сработала иначе.
Понимание внутренних механизмов принятия решения в условиях риска может помочь человеку не рисковать избыточно. Особенно это важно в профессиях, в которых высокая доля ответственности за жизнь других людей, — это операторы атомных станций, пилоты, водители общественного транспорта. Причем здесь, как правило, высокой точности прогноза действия и не требуется: не так важно знать, в чем именно человек рискнет, — достаточно отметить, что мозг становится более склонным к риску, а значит, вероятность неправильных решений возрастает.
Если говорить о тематических областях исследования риска, то в социологии традиционно популярны сюжеты, связанные с окружающей средой, начиная с практик бережного отношения к природе, практик раздельного сбора мусора и заканчивая тем, как мы воспринимаем глобальное потепление и другие инвайронментальные риски.
Также изучаются риски, связанные со здоровьем, их восприятие населением. Например, чрезвычайно популярен вопрос о вакцинации: почему вдруг возникает группа людей, которая против прививок? Подойти к ответу на этот вопрос можно с разных сторон. Одна из неожиданных попыток — применить к нему проблему безбилетника. Если я не привил своего ребенка, а его окружают все привитые, то я и мой ребенок в выигрыше: я избавил ребенка от потенциально негативных последствий, связанных с прививкой, а кроме того, он точно не заразится, раз кругом все привитые. Это рациональный подход в данной ситуации. Но если все будут следовать такой логике, тогда никто не будет прививаться. Иными словами, рациональная стратегия потенциально приводит к новой ситуации риска на уровне сообщества.
Еще одна тема — риски, связанные с интернетом, кибербезопасностью. Эти сюжеты давно изучаются специалистами, но социологи подключились к этому совсем недавно. В первую очередь задаются привычные вопросы: почему люди действуют нерационально и подвергают себя рискам, хотя некоторые решения позволили бы обезопасить себя от неоправданного риска? Но такая постановка вопроса поверхностна, она упускает из виду тот факт, что для большинства пользователей интернета нет киберрисков. Есть лишь практики работы в Сети или взаимодействия с электронными устройствами. И только предстоит изучать такого рода практики: в какой мере носители этих практик воспринимают риски, как возникают нормы осторожного поведения? Здесь еще недостаточно изучено, что на самом деле происходит. Почему мы делимся, например, персональными данными в интернете, которыми мы бы не поделились во время офлайн-взаимодействия? Играет ли здесь роль ощущение анонимности, ощущение игры, что все это не по-настоящему, хотя может иметь серьезные последствия? В какой мере киберриски в принципе похожи на традиционные офлайн-риски или они имеют какую-то существенную специфику? Эта лишь часть вопросов, привлекающих внимание представителей социальных наук.
НАД МАТЕРИАЛОМ РАБОТАЛИ
|
 |
 |
доктор биологических наук, профессор кафедры физиологии человека и животных биологического факультета МГУ, специалист в области физиологии мозгаИcточник: postnauka.ru
MiX—PiX — ВКонтакте
